Вчера утром Минерва МакГонагалл, сотрудник отдела охраны магического правопорядка, написала заявление об увольнении по собственному желанию и положила его на стол начальнику отдела. Какова была его реакция – девушка не имела удовольствия наблюдать, потому что покинула здание Министерства раньше, чем у руководителя, разбирающего бумаги, дошли руки до её заявления. Общественное мнение, а так же то, выплатят ли ей жалование за последние отработанные недели, Минерву не волновало.
К вечеру она получила два письма. Первое – от бывшего коллеги Элфинстоуна Уркхарта – было сожжено и развеяно по ветру непрочитанным, потому что он один ещё мог повлиять на ее выбор; второе – от будущего коллеги Альбуса Дамблдора – сообщало о том, что завтра в десять часов ей следует быть на пороге директорского кабинета. Разумеется, она прибыла раньше. Разумеется, Дамблдор ждал её, и им удалось около получаса просто побеседовать, прогуливаясь по школьному двору.

Потом был разговор за дверьми кабинета директора. Достаточно долгий и непростой, так что к его завершению МакГонагалл чувствовала себя хуже, чем после бессонных ночей на работе. Полтора часа ответов и вопросов, заклинаний, споров, сомнений, и снова вопросов, и снова ответов. Диппет не видел такой уж необходимости принятия практиканта именно по трансфигурации, но был готов предложить иную должность. Дамблдор желал видеть эту выпускницу в помощниках и выпускниках именно у себя. Минерва просто хотела остаться в замке. И осталась.
Услышав долгожданное «да» и просьбу подождать некоторое время в холле, она покинула кабинет, спустилась по лестнице и замерла у стены – как во сне, медленно, с трудом осознавая происходящее вокруг. На лице застула улыбка, взгляд был устремлен в высокое окно зала: из него был виден кусочек одной из замковых башен и ясное августовское небо. Впервые за долгое время она была на своем месте. И теперь пребудет здесь всегда.

… Поэтому падение оказалось для Минервы совершенной неожиданностью. Она вынырнула из мира мыслей уже в полете, не успела ни за что схватиться иди хотя бы как-нибудь удачно развернутьмя, чтобы смягчить падение, и потому оказалась на кА каменном полу с болью в… спине, ушибленном локте и подвернутой каким-то непонятным образом ноге.
- Ты сногсшибателен, Том. И это не комплимент, а претензия, - проговорила МакГонагалл, с помощью молодого человека поднимаясь на ноги. Конечно, она узнала его, как только взглянула. Слизеринец, на год младше, один из талантливейших учеников. Их ставили в пример друг другу и остальным. А от нескольких запомнившихся разговоров и по сей день хотелось поежиться, как от порыва ледяного ветра. Он был умен – и он был опасен. Чем-то непонятным, неназванным. И тогда, и теперь. Она не боялась. Ей просто становилось холодней. – Здравствуй. Не думала, что ты захочешь вернуться.

Девушка отступает на пару шагов и прислоняется к стене, дабы не выдать того, что падение её задело хоть сколько-нибудь. Юбка не помялась, мантия даже не запылилась (хотя её-то как раз она уже успела подправить простеньким очищающим заклятьем) – «смотрите, даже упасть я способна с достоинством».
МакГонагалл не отвечает и не задает встречного вопроса. Ей интересно, но интуиция подсказывает ответ. Ответ ей не по нраву. И она надеется, что не только ей.

Минерва не любит прикосновения. Нет, не так. Минерва не-на-ви-дит чужие прикосновения. Людей, которых она готова терпеть ближе, чем на расстоянии пяти шагов от себя, можно пересчитать по пальцам. Конечно, речь идет не столько об общественных местах, там в любом случае приходится жертвовать личным пространством. Речь о ситуациях, подобных этой.
- Как будто места ему здесь мало! – МакГонагалл, действительно, едва сдерживается, чтоб не отдернуть руку и не начать ссору. Окончательно выводит ее из себя примененное Реддлом заклинание. Это хуже, чем взять за руку. Это как будто посторонний дергает за ниточки-нервы, лишенные защиты из крови и кожи.

- Не сс… - начинает она. «Не смей ко мне прикасаться! Не смей делать то, чего я не просила и не позволяла!». Начинает, но говорит совершенно иное, снова запрещая самой себе ввязываться в спор. - …стоило беспокойства, Том. Я в порядке и в состоянии позаботиться о себе сама. Обойдемся без обвинений, разумеется. Во-первых, со вчерашнего дня я ни в чем не могу официально тебя обвинить, а во-вторых… размениваться на синяки было бы глупо, когда есть шанс отыскать что-нибудь поинтереснее, - усмешка. Это не столько намек на какое-то знание, сколько месть за нарушение личного пространства. Попытка съязвить, раз уж сама себе запретила открытое наступление.
Возможно, он лишь посмеется над ней. Над её явными попытками держать себя в руках, не сказать, что абсолютно провальными, но и не вполне успешными. А может быть, ему безразлично. Что ж, а ей и подавно. Нужно просто дождаться. «Нужно просто дождаться Дамблдора… и не брать в руки палочку» - успокаивает себя МакГонагалл.

Пауза. Призрачная надежда на то, что разговор завершен. Но пауза не похожа на спокойное молчание двух посторонних людей, пребывающих каждый в своих мыслях. Она требовательно ожидает продолжения, и первым задает вопрос Реддл. Минерве не хочется отвечать. Ей кажется, что решение ещё не принято окончательно, ей страшно оступиться на пороге.
- Скажем так… вероятнее всего, - помедлив, с осторожностью отвечает она. Девушка с радостью поговорила об этом с любым из друзей, с профессором, приведшим ее сюда, даже с бывшими коллегами, пусть они и сердиты на неё. Но ни слова о том, что происходило с ней за закрытыми дверьми, она не скажет выпускнику Салазаровых подземелий. – И какую же должность ты хочешь занять, если не секрет?
Вот тут ей становится действительно интересно. Минерва пытается примерить на Тома поочередно роль каждого из профессоров, но все они на ее вкус ему великоваты и категорически не идут. Худо-бедно она готова согласиться с заклинаниями или зельями, но профессор Слагхорн незыблем и вечен, а заклинания… нет, не ими прельстился Реддл. Чем же? Она мало интересовалась в школьные годы его личность то, что знала.